Этого острова нет ни на одной карте. И все же он такой же настоящий, как крики чаек над скалами, как шум прибоя, как соль, остающаяся на губах после того, как схлынет волна. В прибрежном песке попадаются порой прозрачные осколки, чьи некогда острые грани сглажены ласковым морем. Некогда бури откололи их от берегов Инис Витрин, Стеклянного острова.
Сейчас бури не тревожат больше покой острова. Море тихо, как спящий ребенок, оно ласково касается стеклянных ступеней гигантских лестниц, что спиралями возносятся со дна высоко в небо и спускаются с поднебесной высоты глубоко в воду. Туда же устремляются прозрачные башни, хрупкие на вид, но прочные, как алмаз, как сталь, как верное сердце. На некоторых из них – колокола, золотистые и звонкие, словно спелые яблоки. Когда под водой звонит колокол, кажется, что море поет.
Так бывает только во сне.
- Но это не сон, - говорит Свен.
- Это не сон, - повторяет Виллем.

Свен и Виллем – не близнецы, но похожи, как две горошины из одного стручка, хоть и родились в разное время от разных матерей. Тот же невысокий рост, та же легкая мальчишеская стройность, тот же взгляд серых глаз, обращенный к небу или морю, в то время как ветер развевает две одинаковые копны светлых волос. Даже рубахи – из небеленого льна, самого простого кроя – на них одинаковые. До того, как попасть на Инис Витрин, они не встречались, но истории их жизней так же схожи, как и они сами.
- Смотри, башни растут прямо из земли! У них есть корни, как у яблонь, - говорит Виллем, и Свен кивает. Кому, как не Виллему, знать все о корнях и яблонях?
Яблони здесь тоже есть, большие и раскидистые, с шершавой светлой корой, густой сочной листвой и большими пахучими кисло-сладкими яблоками, самыми вкусными, какие только бывают. Ими пахнет даже в комнатке со светлыми стенами, где спят Свен и Виллем. Еще там пахнет свежеоструганными досками и морем, хотя дом стоит далеко от берега, а построили его много раньше, чем Виллем и Свен попали сюда.
- Это волшебство, - говорит Свен, и Виллем кивает. Кому, как не Свену, знать все о волшебстве?

По вечерам они приходят на берег, чтобы смотреть, как небо из голубого становится бледно-зеленым, а море из зеленого – золотистым, когда солнце по невидимой спиральной лестнице спускается с неба в море. На ступенях, белые, как свежевыпавший снег, лежат лебединые перья.
- Это наши, - говорит Свен.
Виллем напряженно всматривается вдаль, и тонкая морщинка прорезает гладкий мальчишеский лоб. Там, за океаном, тоже живут люди. Там стеклянные ступени не усеяны лебедиными перьями, а прибой с ворчанием бросается на берег, мохнатый от пены, там – закаты яркие, как кровь и пламя, там страдают так горько, что сердце готово разорваться напополам от боли, и любят так крепко, что дыхание перехватывает от силы объятий.
- Однажды мы вернемся туда, - говорит Свен.
- Однажды мы вернемся туда, - соглашается Виллем.

(Лишь обломки их под стекло легли...)
Хороши старинные корабли!
Были души: чистые, как хрусталь,
Тоньше кружев, угольев горячей;
Их обидеть жаль, покоробить жаль,—
А ушли они — в перестук мечей,
Словно к мысу Горн — корабли...
Да уж как не так! Перестук мечей
Сладкой музыкой был бы для их ушей!
Но ушла их жизнь... в толчею толчей,
На съеденье крыс, на расхват мышей,
На подметку туфель для мелкой тли...
Потому от них на лице земли
И следа следов не нашли...
Опустелые, как безлистый сад,
Бригантины спят:
Им равны теперь ураган и бриз,—
Паруса, как тени, скользнули вниз,
Такелаж провис...
Уж теперь и в прошлое не спешат:
Сколько могли — ушли.
...Но опять над вами сердца дрожат!
Но опять заботы на вас лежат!
И опять вам жребии подлежат,
О старинные корабли!

Новелла Матвеева